Если не считать документального фильма "Алый парус Парижа" и участия Марлена Хуциева в завершении проекта Михаила Ромма "И всё-таки я верю", он не работал в кино (по крайней мере - в игровом) долгих 13 лет, хотя опять же известно, что много сил и времени отдал так и не реализованному замыслу картины о Пушкине. "Послесловие" возникло как-то быстро, неожиданно, при минимуме затрат - это же как пьеса для двух актёров с довольно непривычной комбинацией героев: престарелый тесть, приехавший в гости, и средних лет зять пытаются найти взаимопонимание в московской квартире в отсутствие своей дочери-жены, уехавшей в отпуск.

И для режиссёра, которому в момент съёмок ещё не было шестидесяти лет, эта лента никак не могла быть "Послесловием" в карьере (да и потом последовала "Бесконечность", снимавшаяся целых 6 лет!), даже несмотря на то, что появилась после столь длительного перерыва. Однако все названия его фильмов не так уж просты и несут немалую смысловую нагрузку - вот и "Послесловие" оказалось своеобразным подведением итогом эпохи давно канувших "шестидесятых", одним из духовных лидеров которых, несомненно, являлся и Хуциев со своими фильмами "Застава Ильича" / "Мне 20 лет" и "Июльский дождь".

В данном контексте "Послесловие" - будто третья, пусть и запоздалая, часть трилогии, где зять, кропающий мало кому нужную диссертацию, может быть воспринят как Володя из "Июльского дождя", а героине уже нет места в каком-то унылом, уставшем и во всём разуверившемся мире интеллигентов начала 80-х годов - на самом-то деле, конца застоя. Кстати, как это часто бывает у Марлена Хуциева, погода за окном в такой абсолютно камерной истории, чьё действие разворачивается в квартире, опять лучше всего свидетельствует о мироощущении героев. На дворе - словно неопределённое время года, некое межсезонье (не то ранняя осень, не то поздняя весна) или же безвременье. И вдруг всё сметается очистительным дождём, который врывается через балконную дверь и развеивает затхлую атмосферу типичной новостройки-скворечника, будто предрекая, как и в "Весне на Заречной улице", смену политического климата в стране.

Причём показательно, что 75-летний тесть (когда умер Сталин, герою могло быть где-то сорок пять) выглядит более молодым по духу, готовым радоваться жизни и ни за что не успокаиваться по сравнению с душевно опустошённым и как бы не испытывающим особого желания полнокровно жить московским диссертантом, который только лишь преодолел сорокалетний рубеж. И в этом плане "Послесловие" действительно прозорливо говорит об авторском осознании некоего рубежа, за которым больше не может (и не должно!) длиться и длиться время равнодушия и утраты веры. Послесловие - это завершение периода лицемерия, ставшего уже политикой, окончание глухой поры пренебрежительного отношения к личности, к отдельному человеку, закат эпохи крушения надежд и замыслов.
© Сергей Кудрявцев