 |
| ||||||||||||||||||||||||||
| | |||||||||||||||||||||||||||
Последний фильм Отара Иоселиани наконец в России, которая, надо думать, и являлась его основным адресатом. Не по причине "загадочной русскости" типа "Ностальгии" (ничего русского в этом кино практически нет, все больше грузинского), а просто потому что многие вещи могут быть лучше всего поняты именно экс-советским зрителем. Но это, в конце концов, нюансы: ведь в Венеции фильм тоже был принят и по традиции получил специальный Гран-при жюри (им уже были отмечены "И стал свет" и "Фавориты луны", призом итальянской кинокритики - "Охота на бабочек"). Да и формально Иоселиани не назовешь представителем русского кино - будучи грузином, он живет и снимает преимущественно во Франции. Тем не менее что-то неуловимое мешает счесть его представителем экзотического "малого" грузинского кинематографа наподобие иранского. "Для меня позволительно снять фильм немножко о Франции, немножко о Грузии, немножко о России".
Как бы там ни было, на ум приходят параллели именно из русского кино. В первую очередь - Кира Муратова. Именно ее trade mark - едкая экзистенциальная мизантропия - рифмуется здесь с всегда мягким, добрым, грустным Отаром Иоселиани. В "Трех историях" люди жестоки, алчны и похотливы. И всегда были такими, прежние времена облагораживаются только в нашем сознании - "эта простая мысль пришла ко мне после пятого стакана беленького", говорит Иоселиани (это после его-то "Охоты", с ее легкой ностальгией по ушедшим временам?). Комедийный жанр, прямолинейность и примитивизм (хотя Пиросмани - тоже примитивизм) не мешают мысли. Чертиком выскакивает дешевая провокация, норовящая утащить в сладкий пафос - "а как же стать другими?". Муратова смачно плюет: быть другими невозможно. Где же недосягаемая простота экзистенции, лошадиная жизнь "Увлечений"? Ее нет для нас, мы с детства отравлены и обречены погибнуть от руки других или же окаменеть в лицемерии и себялюбии. Детская обида, слезы, сжимающиеся кулаки и кривящая губы досада на несправедливость мироустройства. Иоселиани улыбается. "Вот сейчас мы себе расчистим жизнь и заживем спокойно. За Вождя!" - говорит у него прожженный энкаведешник, глотает из горла и стреляет по бегущему заключенному. Глубина горечи неистовой и горячей Муратовой видна в силе ее яростного нигилизма. Не менее глубокая горечь Иоселиани - в справедливом осознании: "все мы таковы". Расчищать жизнь? Рука, только что отягощенная авоськой с пустой тарой, ощущает счастье теплого пистолета. "Во врагов стреляю, не в людей". Дудки. Отстраненная манера, изящно запутанный клубок жизней, эпох и обстоятельств "Разбойников" (все это очень сильно напоминает "Фаворитов", да и то сказать, фавориты луны, взятые из Шекспира, и есть воры и разбойники) делает относительной классово-экономическую конкретику, столь любимую марксистами всех толков - негодяй остается негодяем, будь он князем или непритязательным бомжем. Неминуемо столь же постоянным оказываются и достоинство, и добро. Возможно ли его откопать в куче хлама? Буквально через кучу ремонтного хлама пробирается достойная старушка из "Охоты", но она лишь учит бандита-нувориша различать бордо разных урожаев. Какие глаза нужны, чтобы различить добро?
Четырнадцатилетняя девочка Марта с большими спокойными карими глазами просыпается, берет автомат, умело заряжает его и расстреливает папу, маму, дядю Володю и тетю Эмму, устроивших пьяную игру в "стрип-покер".
Когда идеализм, жажда прямого действия и горячие порывы выветриваются, становится прозрачной катастрофа в перспективе (как когда-то сказал, кажется, Джим Моррисон: "Никто из нас не выберется отсюда живым"), остается только отыскать и сохранить то немногое, что уцелело от натиска жизни и, в первую очередь, опыта. Остается отложить свой бубен и тихо задать вопрос по-грузински. И быть готовым услышать в ответ: I don't understand you.
©Николай Охотин