| QUOTE | Годы жизни Сергея Ивановича Танеева (1856-1915) совпали с ключевой эпохой истории русской музыки. В год появления композитора на свет Россия все еще была глухой провинцией музыкальной Европы. Главный национальный композитор Михаил Иванович Глинка, не найдя признания на родине, навсегда покинул ее со словами: "Когда бы мне никогда более этой гадкой страны не видать". Произошло это в апреле 1856-го, за несколько месяцев до рождения Танеева. До основания Русского музыкального общества (под руководством Антона Рубинштейна в Санкт-Петербурге и Николая Рубинштейна в Москве) оставалось три года, до открытия первых русских консерваторий (в Санкт-Петербурге и Москве, под их же руководством) – соответственно шесть и десять лет. Будущему предводителю "национально" ориентированных музыкантов, главе "Могучей кучки" и антагонисту "космополитического" направления братьев Рубинштейн, Милию Балакиреву, едва исполнилось девятнадцать, Мусоргскому – семнадцать, Чайковскому – шестнадцать, а Римскому-Корсакову – и вовсе двенадцать. Концертная жизнь, даже в столицах, разворачивалась бессистемно и фрагментарно. Об оркестрах порядочного европейского класса, тем более укомплектованных отечественными музыкантами, не могло быть и речи. Для Запада понятия "русская музыка" еще не существовало.
К моменту смерти Танеева в возрасте 59 лет Россия успела сделаться одной из самых развитых музыкальных держав мира. Эволюция русской музыки была стремительной, и Танеев сыграл в этом процессе принципиально важную роль. Последняя определялась не столько масштабом его таланта как художника (что и говорить, наследие Танеева не богато шедеврами – это не Чайковский, не Мусоргский и даже не Римский-Корсаков), сколько непосредственным влиянием его безупречного профессионализма и своеобраз-ным излучением его этически цельной личности – недаром Сергей Иванович снискал репутацию "совести музыкальной Москвы". Иными словами, Танеев явился эталоном, на который вольно или невольно равнялось композиторское поколение, пришедшее в музыку вслед за ним.
Биография Танеева не богата яркими событиями. Он родился во Владимире в семье высокопоставленного чиновника. Неполных десяти лет от роду поступил в Московскую консерваторию, которую окончил в 1875 году с отличием по двум классам – фортепиано и композиции. Его педагогом по первому из этих классов был Николай Рубинштейн. Как концертирующий пианист Танеев дебютировал в начале 1875-го, исполнив Первый концерт Брамса (по тем временам почти новинку), а в конце того же года впервые в Москве сыграл Первый концерт Чайковского – своего учителя по классу композиции. Отношения Чайковского и Танеева, продолжавшиеся до конца жизни Петра Ильича, – особая глава истории русской музыки. О характере этих отношений красноречиво свидетельствует сохранившаяся переписка. Мало сказать, что Чайковский высоко ценил талантливого ученика. Он считал Танеева самым компетентным критиком своей музыки и всячески поощрял его на откровенные высказывания о ней. Танеев, в свою очередь, ни в коей мере не "пасовал" перед авторитетом мэтра. Уже в 1878 году он заявил по поводу недавно оконченной Четвертой симфонии: "Один недостаток симфо-нии, с которым я никогда не помирюсь, это, что в каждой части есть что-нибудь, что напоминает балетную музыку". Чайковский ответил на критику так: "Решительно не понимаю, каким образом в выражении балетная музыка может заключаться что-либо порицательное!". В этом обмене репликами, как в капле воды, отражается натура обоих композиторов. Чайковский, при всей его безусловной серьезности и даже трагичности, всегда заботился о чувственной привлекательности музыки, о ее внешнем "обаянии"; своим неповторимым шармом его симфонии не в последнюю очередь обязаны соче-танию импульсивности и патетики с балетной грацией. Танеев же смолоду был "пуристом" и "ригористом" и посему не одобрял подобных нарушений чистоты и строгости стиля. "Пуризм" Танеева распространился и на его частную жизнь: он строжайшим образом воздерживался от алкоголя и табака и был безупречно целомудрен в человеческих отношениях.
По окончании Московской консерватории Танеев первым из ее выпускников удостоился золотой медали по двум специальностям – композиторской и исполнительской, – а в 1878-м сменил ушедшего в отставку Чайковского в качестве профессора гармонии и оркестровки. Со временем он стал препо-давать и другие предметы: фортепиано (1881-1888), композицию (1883-1888), контрапункт и музыкальную форму (с 1897). В 1885-1889 годах Танеев был директором консерватории и, по всем данным, проявил себя как ответствен-ный активный и умелый администратор Но поскольку этот род деятельности мало соответствовал натуре Сергея Ивановича, он пробыл на директорскому посту сравнительно недолго. Консерваторская карьера Танеева завершилась в 1905-м, когда он подал в отставку из-за непримиримых разногласий с тогдашним главой консерватории Василием Сафоновым (последний принял излишне жесткие меры по отношению к студентам-"бунтовщикам"). До конца жизни Танеев продолжал безвозмездно давать домашние уроки. Его педагогический авторитет был огромен; его учениками были – если огра-ничиться только самыми выдающимися именами – Скрябин и Рахманинов, а также пианисты и композиторы Сергей Ляпунов, Николай Метнер и гениально одаренный, рано умерший Алексей Станчинский, глава крупной компози-торской школы, учитель Мясковского и Прокофьева Рейнгольд Глиэр, крупнейший музыковед Болеслав Яворский.
Со студенческих лет Танеев активно сочинял, но долгое время воз-держивался от обнародования своих композиторских опытов. Особенно много времени и усилий он посвящал овладению полифоническими формами. Еще на заре своей профессиональной деятельности он поставил себе цель "выработать форму русской фуги" на основе опыта европейских мастеров. Он тщательнейшим образом изучал не только Баха, но и контрапунктистов эпохи Возрождения (Окегема, Жоскена Де Пре, Орландо ди Лассо), и настой-чиво работал над совершенствованием собственной техники. Упражнения в контрапункте привлекали его куда больше, чем сольные концертные выступления – не случайно он так и не сделал карьеры пианиста-виртуоза: "Играю аккуратно пять часов в день. Играю часто с некоторой досадою; думаешь: я бы в это время писал тройные или четверные контрапункты, а вместо этого приходится по двадцати раз повторять какой-нибудь пассаж из листовской пьесы..." (из письма Чайковскому). На публичный дебют в качестве композитора он решился только в июне 1880-го, когда на открытии московского памятника Пушкину прозвучала его кантата "Я памятник себе воздвиг нерукотворный", созданная специально по этому случаю. Несравненно более значительным достижением явилась следующая большая работа Танеева – кантата "Иоанн Дамаскин" на слова из однои-менной поэмы А.К. Толстого о знаменитом византийском святом VIII века (завершена в 1884-м). В ней Танеев демонстрирует совершенное владение полифоническими приемами, умение точно рассчитывать архитектонику целого и, что особенно важно, приверженность серьезным, возвышенным темам в искусстве.
Хотя Танеев декларировал задачу создания "русской фуги", в музыкальном языке его кантаты собственно русский элемент выражен в лучшем случае умеренно. В позднейших работах он также предстает художником скорее космополитического плана, не склонным к эксплуатации русского национального колорита. Ничего специфически русского нет и в самой масштабной из его партитур, опере "Орестея" по трагедиям Эсхила. Танеев отдал работе над ней несколько лет (с 1887-го по 1894-й); в 1895-м "Орестея" была поставлена на сцене Мариинского театра и снискала заметный успех, но в дальнейшем исполнялась очень редко (лишь сравнительно недавно пианист и дирижер Михаил Плетнев "возродил" ее в концертном исполне-нии). В тот же период Танеев сблизился со Львом Толстым, до конца жизни писателя неоднократно гостил в Ясной Поляне, но так и не обратился в тол-стовскую веру, оставшись по своему мировоззрению позитивистом и агно-стиком. Под диктовку Толстого Танеев записал его единственную музыкаль-ную композицию – вальс, написанный еще в 1850 году.
Через три года после "Орестеи" Танеев завершил свое главное произведение для оркестра – Симфонию до минор, по общему счету четвертую. Впрочем, требовательнейший к себе Танеев считал ее единственной достойной внимания (три более ранние симфонии остались неопубликованными при его жизни). Здесь Танеев, по распространенному мнению, предстает достойным наследником Чайковского и Бетховена. Подобно Четвертой и особенно Пятой симфониям Чайковского (а также – если брать более ранние образцы – подобно "Фантастической симфонии" Гектора Берлиоза и особенно Симфонии Сезара Франка), опус Танеева построен по так называемому принципу монотематизма: начальная тема первой части – сжатый, рельефный, легко запоминающийся эпиграф или "девиз" – неоднократно повторяется в последующих частях как в исходном, так и в видоизмененных вариантах, пронизывая всю композицию. Немногим менее существенную роль играет лирическая побочная тема первой части. Темы симфонии разра-батываются по бетховенски энергично, соотношения между частями также восходят к симфонизму Бетховена: за драматической первой частью в излюбленной бетховенской тональности до минор следует созерцательное Adagio, напористое скерцо и финал с радостной, мажорной кодой. Таким образом, четко прочерчивается драматургическая линия "через тернии к звездам", характерная, вообще говоря, для большинства симфоний XIX века, но ассоциируемая, прежде всего именно с Бетховеном. К Бетховену, а через него к позднему Гайдну и к последней симфонии Моцарта "Юпитер", восхо-дит и такая черта симфонии Танеева, как многочисленные полифонические "осложнения" в развертывании музыкальной ткани. Эту партитуру Танеева можно смело назвать самой европейской – иными словами, самой "собран-ной", дисциплинированной по форме, тщательно и умело разработанной и, в общем, абсолютно не "русской" по характеру тематизма – из всех русских симфоний XIX века.
В связи с "космополитизмом" Танеева уместно упомянуть о том, что он был одним из первых в России "эсперантистов" – приверженцев международного языка эсперанто, изобретенного Людвигом Заменгофом в 1887 году. Танеев сочинил несколько романсов с текстами на этом языке и вел на нем дневник.
После появления Симфонии до минор стало ясно, что среди русских композиторов своего времени Танеев является несомненным лидером по уровню технического мастерства, особенно в области крупной многочастной инструментальной формы. За это (а также, по-видимому, за пышную длин-ную седую бороду) Танеев удостоился прозвища "русский Брамс", которое в российском контексте конца XIX – начала XX века звучало неоднозначно, ибо творчество Брамса все еще широко воспринималось, как образец немецкого педантизма и сухости. Сам Танеев вслед за своим учителем Чайковским также неоднократно выражал свою нелюбовь к Брамсу (чьим Первым концертом, как мы помним, он дебютировал в качестве пианиста). Так или иначе, трудно отрицать, что в своих трио, квартетах и квинтетах – произведения именно этих жанров составили основную часть продукции Танеева между серединой 1890-х и началом 1910-х годов – он действительно напоминает Брамса. На фоне этих солидных, "интеллектуальных" вещей написанная в 1909 году "Концертная сюита" для скрипки с оркестром выглядит почти экзотично – примерно как "Венгерские танцы" Брамса на фоне его камерной музыки. "Концертная сюита" – единственный опыт Танеева в концертно-виртуозном жанре, традиционно ориентированном не на изысканных ценителей, а на сравнительно широкую и разнородную публику. Название "сюита" указывает на несколько облегченный, по сравнению с "настоящим" концертом, характер музыки. По духу этот опус близок обаятельным, вроде бы простым, но по существу довольно изысканным орке-стровым сюитам Чайковского. В своих сюитах, как Чайковский, так и вслед за ним Танеев придерживаются подхода, который позднее назовут неоклассицизмом, а еще позднее – ретро. Во всяком случае сюита Танеева стилистически явно не соответствует времени своего написания (напомним, что к 1909 году Шёнберг уже "открыл" атональность, Рихард Штраус написал "Саломею" и "Электру", а Дебюсси и Равель успели продемонстрировать неисчислимые чудеса импрессионистского "живописания звуками"). Две из ее пяти частей выдержаны в традиционных танцевальных жанрах (сдержанный Гавот и быстрая Тарантелла), торжественные суровые ритмы Прелюдии ассоциируются с барочной формой "французской увертюры", в Сказке более отчетливо выражен русский элемент, а самая объемистая часть, Вариации, вслед за знаменитым "ретро" – циклом Чайковского могла бы именоваться "Вариациями на тему рококо" (за темой здесь следуют семь разнохарактерных вариаций, включая довольно сложную двойную фугу и финальную вариацию с кодой).
Год появления "Концертной сюиты" был отмечен еще одним событием – пожалуй, исторически еще более важным. В Лейпциге и Москве вышел музыкально-теоретический трактат Танеева "Подвижной контрапункт строгого письма": классическая работа об основах добаховской полифонии. Эпиграфом к ней служит известная максима Леонардо да Винчи: "Никакое человеческое исследование не может быть названо истинной наукой, если оно не проходит через математические доказательства". Выбрав такой эпи-граф к своему музыковедческому труду, Танеев проявил себя как подлинный ученый-позитивист. С другой стороны, многие вокальные и инструментальные миниатюры Танеева свидетельствуют о его своеобразном чувстве юмора. А в своей последней работе, кантате "По прочтении Псалма", позитивист и агностик Танеев в очередной раз (после "Иоанна Дамаскина" и нескольких менее крупных духовных сочинений) взялся за воплощение религиозной темы. Основой кантаты послужило довольно высокопарное стихотворение богослова, философа и поэта-славянофила Алексея Хомякова (1804-1860), навеянной Псалмом 49. Следуя своему обыкновению, Танеев насыщает ткань кантаты изощренной полифонией.
Кантата "По прочтении Псалма" часто считается вершиной всего творчества Танеева. Ее первое исполнение состоялось в Петрограде в марте 1915 года и прошло с большим успехом. Вскоре после этого последовала московская премьера кантаты, а еще немного времени спустя, 14 апреля по старому стилю, в Москве неожиданно для всего музыкального мира от случайного заражения крови умер Скрябин. Направление зрелого скрябинского творчества не было близко Танееву, но он высоко ценил талант своего прославленного ученика и был потрясен внезапной утратой. На похоронах Скрябина Танеев простудился, у него развилось воспаление легких, ока-завшееся смертельным. В июне (6-го по старому стилю) Танеев скончался на своей даче в подмосковном Дютьково. |
|
