Так оно и есть, по большому счёту. Мама, главная героиня фильма, - куртизанка высшего ранга, или, как их называли в Японии, - таю. Если сделать небольшой экскурс в историю, то о гейшах можно рассказать следующее.
Прежде всего, гейша – не проститутка. Главной задачей гейши было то, что в Японии так и называлось – "игра". Гейша, а в особенности таю, должна была просто общаться с клиентом, прислуживать ему за столиком, играть на музыкальных инструментах, а что касается постели – то этот момент максимально отдалялся не из соображений нравственности, а исключительно из материальной выгоды. Постель вовсе не являлась финальным и неизбежным атрибутом пресловутой "игры". Хорошие гейши вытягивали из клиента деньги в течение двух, а то и трёх месяцев, а затем решали, отдаться ему, или нет. Выбор делали они, а не клиент. Я приведу пример такой "игры", взятый мной из "Осеннего моста" Такаси Мацуока (я привожу лишь диалоги – взаимные жесты, реакции персонажей на них, возникающие при этом мысли и чувства я опускаю, чтобы не утруждать форумчан дополнительным чтением):
"- Я не хотел помешать Вашему представлению, - сказал Гэндзи.
- Вы вовсе не помешали мне, мой господин, – отозвалась Хэйко.
...
- Я всё-таки помешал Вам, - сказал Гэндзи, - Вы больше не играете на сямисене.
- Это так, - согласилась Хэйко. – Но я по-прежнему продолжаю представление.
- Вот как? Но где же Ваш инструмент?
Она развела в стороны пустые руки, как будто в них что-то находилось. На её губах играла почти неуловимая улыбка. Хэйко посмотрела Гэндзи в глаза и не отводила взгляда, пока он не моргнул, равно удивлённый и её словами, и её взглядом.
- И какова же суть Вашего представления?
- Я притворяюсь гейшей, которая притворяется, будто она куда сильнее заинтересована своим гостем, чем это есть на самом деле, - отозвалась Хэйко, и её улыбка сделалась чуть более явной.
- Что ж, это очень честно с Вашей стороны. Ни одна известная мне гейша не решилась бы на такое признание. Разве это не против правил вашего искусства – признаваться даже в самой возможности неискренности?
- Лишь нарушив правила, я смогу приблизиться к своей цели, господин Гэндзи.
- И какова же Ваша цель?
Хэйко подняла руку, чтобы скрыть улыбку за рукавом, но её глаза улыбнулись Гэндзи.
- Если я назову Вам её, мой господин, для Вас не останется загадок, кроме моего тела. А долго ли ему удастся удерживать Ваш интерес, каким бы соблазнительным и искусным оно ни было?
Гэндзи рассмеялся.
- Я слыхал, что вы прекрасны. Но никто не предупредил меня, что Вы умны.
- В женщине красота без ума – это всё равно что в мужчине сила без храбрости.
- Или в самурае – знатность без воинской дисциплины, - сказал Гэндзи, словно осуждая сам себя.
- Как это было бы забавно, если, конечно, было бы вообще возможно, - заметила Хэйко. – Я притворяюсь гейшей, которая притворяется, будто она куда сильнее заинтересована своим гостем, чем это есть на самом деле, а Вы притворяетесь знатным господином без воинской дисциплины.
- Если Вы только притворяетесь, будто Вы притворяетесь, не значит ли это, что на самом деле гость вызывает у Вас интерес?
- Конечно, мой господин. Как же Вы можете не интересовать меня? Я так много о Вас слышала! И Вы так не похожи на остальных знатных господ!
- Не так уж я и отличаюсь от них, - возразил Гэндзи. – Многие растратили свои силы и свои сокровища на женщин, поэзию и сакэ.
- Ах, но, насколько мне известно, никто, кроме Вас, не притворялся, будто он это делает, - возразила Хэйко.
Гэндзи снова рассмеялся, хотя ему было не смешно. Он снова пригубил сакэ, чтобы выиграть время на обдумывание её слов. Действительно ли она разглядела суть за его уловками? Или это всего лишь обычная игра гейши?
- Ну, я могу притворяться, будто я притворяюсь, и всё это время на самом деле быть тем, кем притворяюсь.
- Или мы можем отбросить всё притворство, - сказала Хэйко, - и быть друг с другом такими, какие мы есть на самом деле.
- Это невозможно, - возразил Гэндзи и глотнул ещё сакэ. – Я - знатный господин. Вы – гейша. Притворство – суть нашего существа. Мы не можем быть такими, какие мы есть на самом деле, даже когда пребываем в полном одиночестве.
- Возможно, - сказала Хэйко, заново наполняя его чашечку, - для начала мы могли бы притвориться, будто мы такие, какие есть на самом деле. Но лишь тогда, когда мы наедине друг с другом, - она подняла свою чашечку. – Обещаете ли вы мне это, мой господин?
- Конечно, - отозвался Гэндзи. – Это будет забавно, пока будет длиться.
Дед предупреждал его, что в ближайшее время ему грозит серьёзная опасность от предателей. Насчёт слишком умных гейш он его не предупреждал".
Вот такая игра... Бедные крестьяне продавали своих дочерей в гейши в возрасте шести-семи лет, после чего последние проходили обучение, включавшее в себя музыку, письмо, чтение, обольщение, этикет и прочие необходимые вещи. Дети были горды тем, что помогали таким образом своим родителям – понятие родительского долга в Японии, где было сильно конфуцианское влияние, в отличие от библейского "И оставит отца своего и мать свою...", было просто священным. Довольны были все – и дети, и родители. Девочки получали кров, стол, одежду, общество, образование и шанс выйти замуж или стать наложницей самурая или сёгуна и провести свою жизнь в роскоши и богатстве. И это вместо мотыги и калечащего крестьянского труда, к 30 годам превращавшего женщину в старуху. Красота и искусство гейш запечатлены в поэзии и прозе Японии всех времён, в многочисленных пьесах театра Кабуки, Ноо и современного Сингэки. Вот ещё одна цитата из "Осеннего моста":
"Всякая истинная красота преступает пределы чисто физического. Однако же каждое движение Хэйко было настолько изысканным и совершенным, что Гэндзи и впрямь не мог с точностью сказать, видит ли он это или ему это грезится. Движение её изящных пальчиков, наклон головы, слегка разомкнутые губы, когда она вздыхала с вежливым удивлением, заслышав чьё-то якобы чрезвычайно остроумное замечание, её улыбка, зарождающаяся не на губах, а в глазах, как всякое истинное чувство...
В ней невозможно было отыскать ни одного изъяна. Глаза у неё были безукоризненной формы, миндалевидные и продолговатые; кожа чиста, словно только что выпавший снег в свете полной зимней луны; едва различимые изгибы тела под кимоно идеально дополнялись ниспадающими складками шёлка; тонкие запястья наводили на мысль о волнующей хрупкости.
Гэндзи никогда не видел столь прекрасной женщины".
Приведённые цитаты дают представление не столько о красоте и достоинствах гейш, сколько об отношении к ним в принципе, не сравнимом с отношением к проституткам в Европе. Гейша была в Японии символом красоты материальной, а, следовательно, - мимолётной, преходящей и призрачной, но от этого становящейся ещё более притягательной. На обложках книг очень часто можно встретить изящную женскую головку, полуприкрытую веером... Интересно, что в коммунистической России таким символом была мускулистая кохозница, держащая в руках как раз то самое орудие, от которого стремились избавить своих дочерей тёмные японские крестьяне... Видимо, идеологи от искусства видели женщину не как источник красоты и чувственного наслаждения, а как добротное орудие государственной машины.
С уважением, Masah.
|
