Глава пятая,
в которой состоится бой за корону

В ярком утреннем свете юная леди казалась куда более человечной и куда менее небесной. С минуты пробуждения Тристрана она не сказала ни слова.
Юноша вытащил нож и срезал с упавшего дерева толстую ветку с рогулькой на конце. Звезда в это время сидела под высоким платаном и неприязненно смотрела, как Тристран работает. Он содрал длинную полосу коры с зеленой ветки и корой обмотал разветвление, так что получился неплохой костыль.
Позавтракать им не пришлось, и Тристран здорово проголодался. Пока он срезал ветки, желудок его так и бурчал. Звезда ничем не показала, что голодна. Она вообще ничего не делала, только смотрела на Тристрана – сперва укоризненно, а потом с неприкрытой ненавистью.
Тристран крепко намотал кору, сделал петлю и затянул обмотку узлом.
– Честное слово, тут нет ничего личного, – сказал он, обращаясь не то к девице, не то ко всей роще. Под прямым солнечным светом звезда почти совсем не мерцала, разве что если на нее вдруг падала тень.
Звезда водила белым пальчиком по цепи, охватившей ее запястье, и не отвечала.
– Я пошел на это ради любви, – продолжал Тристран. – И на тебя теперь вся моя надежда. Ее – в смысле, мою любовь – зовут Виктория. Виктория Форестер. Она самая красивая, умная и чудесная девушка на свете.
Звезда презрительно фыркнула.
– И такое чудесное, милое создание велело тебе меня помучить?
– Ну, не совсем так. Понимаешь, она обещала мне все, что я пожелаю – то есть свой поцелуй, а потом руку и сердце, – если я принесу ей упавшую звезду, которую мы вместе видели ночью. Я ведь считал, – признался Тристран, – что звезда – это какой-нибудь камень или там алмаз. И представить не мог, что звезда окажется дамой.
– Однако, обнаружив даму, ты даже не подумал помочь ей или оставить в покое. Зачем было ее впутывать в свои дурацкие дела?
– Из-за любви, – объяснил юноша.
Девица смотрела на него небесно-голубыми глазами.
– Да подавись ты своей любовью, – пожелала она.
– Это никак невозможно, – отозвался Тристран, стараясь придать голосу больше спокойствия и доброты, чем имелось у него в сердце. – Ну вот, готово. Испытай.
Он подал девушке костыль и, наклонившись, хотел помочь ей встать на ноги. Когда его руки коснулись ее кожи, пальцы кольнуло приятным холодком. Но звезда и не думала вставать, напротив, сидела неподвижно, как пень.
– Я же сказала, – напомнила она, – что буду изо всех сил тебе мешать. – Звезда придирчиво оглядела полянку. – Надо же, какой ваш мир приветливый при свете дня. И какой скучный.
– Сперва перенеси свой вес на меня, а потом обопрись о костыль, – настаивал Тристран. – Все равно тебе придется идти.
Он потянул за цепочку, и звезда нехотя поднялась на ноги, сперва держась за Тристрана, но быстро променяла его на костыль, будто ей было противно прикасаться к юноше.
Однако ей не удалось устоять на ногах: зашипев от боли, девушка опустилась на траву. Лицо ее сморщилось. Тристран взволнованно присел рядом.
– Что с тобой?
Голубые глаза девушки сверкали.
– Нога... Я не могу на нее наступать. Наверное, она в самом деле сломана.
Звезда побледнела, как облако, и сильно дрожала.
– Мне очень жаль, – беспомощно сказал Тристран. – Знаешь что? Я могу наложить тебе шину. Я делал так с овцами, у меня получится. – И юноша подбодрил ее пожатием руки.
Он даже сбегал к ручью, намочил свой платок и отдал его звезде – вытереть лоб. Потом нарубил ножом еще ветвей.
Ему пришлось снять нижнюю рубашку и порвать ее на полосы; этими самодельными бинтами Тристран примотал крепкие ветки к раненой ноге девушки – так крепко, как только мог, стараясь не причинять ей боли. Звезда не издавала ни звука, но когда Тристран затянул последний узел слишком туго, она не удержала слабого стона.
– По-хорошему, – сказал он, – надо бы показать тебя настоящему доктору. Я ведь не хирург, в конце концов.
– Разве? – саркастически отозвалась девушка. Тристран дал ей немного отдохнуть на солнышке и предложил:
– Ну что, попробуем снова?
На этот раз ему удалось поставить звезду на ноги. Они поковыляли прочь с поляны: девушка тяжело опиралась на костыль с одной стороны и на руку Тристрана – с другой. Каждый шаг заставлял ее морщиться от боли. Всякий раз, когда она мучительно сводила брови, Тристрана одолевало чувство вины и неловкости, но он утешался воспоминанием о прекрасных серых глазах Виктории Форестер. Так они пробирались оленьими тропами по лесу, и юноша, который решил, что нужно развлекать звезду беседой, расспрашивал ее о чем попало. Он осведомлялся, давно ли она работает звездой, интересное ли это занятие и неужели все звезды – сплошь молодые девушки. Заодно Тристран сообщил ей, что всю жизнь со слов миссис Черри считал звезды раскаленными шарами пылающего газа размером сотни миль в диаметре – то есть таким же светилами, как Солнце, только более далекими.
На его вопросы и утверждения девица не реагировала ни единым словом.
– А почему же ты упала? – спросил Тристран, ища новых тем. – Споткнулась обо что-нибудь?
Неожиданно она остановилась и посмотрела на него особым взглядом – будто рассматривала некую гадость, да еще и с большого расстояния.
– Я не спотыкалась, – наконец сообщила звезда. – Меня сбили. Вот этой штукой.
Она пошарила за вырезом платья и показала Тристрану большой желтоватый камень, висевший на разорванной серебряной цепи.
– Мало того что он меня сбил с небес – у меня еще и огромный синяк на боку от удара. А я теперь, видишь ли, обязана всюду носить противный камень с собой.
– Почему?
Тристрану показалось, что она сейчас ответит, однако звезда только покачала головой, плотно сомкнув губы.
По правую руку с плеском бежал ручей, спеша с ними в одну и ту же сторону. Полуденное солнце стояло прямо над головой, и Тристран обнаружил, что зверски голоден. Он достал из сумки сухую корку – все, что осталось от каравая, – и, смочив ее в ручье, разделил пополам.
Звезда презрительно посмотрела на мокрый хлеб и даже не прикоснулась к нему.
– Ты так умрешь от голода, – предостерег ее Тристран.
Девушка ничего не ответила, только вскинула подбородок.
Они продолжили путь по лесу, но шли крайне медленно. Поднимаясь оленьей тропой по склону холма, путники то и дело перебирались через стволы поваленных деревьев, а под конец подъем стал настолько крутым, что Тристран и его пленница рисковали кувырком скатиться к подножию.
– Неужели нет дороги попроще? – наконец не выдержала звезда. – Например, понизу. Или в обход.
Как только она задала вопрос, Тристран понял, что знает ответ.
– В полумиле отсюда есть хорошая тропа. – Он указал направление. – Через росчисть, сразу за теми зарослями.
– Так ты знал?
– Ну да... То есть нет. Я имею в виду, не знал, пока ты не спросила.
– Ну, пойдем же к твоей хваленой росчисти, – отозвалась она.
Путники потратили не меньше часа на то, чтобы добраться до росчисти, зато потом земля под ногами наконец-то стала плоской, как футбольное поле. Похоже, это место расчистили с какой-то определенной целью, хотя с какой именно – Тристран и представить не мог.
Посредине большой поляны на траве лежала роскошная золотая корона, блестевшая под вечерним солнцем. Рубины и сапфиры, подумал Тристран, глядя на усеявшие ее алые и голубые камни. Он хотел было подойти, чтобы рассмотреть корону поближе, но звезда тронула его за рукав.
– Стой. Ты что, не слышишь барабаны?
Тристран в самом деле узнал барабанный бой. Низкие, глухие удары отбивали ритм, казалось, сразу со всех сторон, одновременно близко и далеко. Эхо барабанного боя громыхало в холмах.
Вдруг из леса на другом краю поляны послышался страшный хруст, сопровождаемый бессловесным воплем боли. Из-за деревьев выскочил огромный белый конь с израненными, окровавленными боками. Он выбежал на середину поляны и развернулся навстречу врагу, опустив голову.
Враг не замедлил появиться – выпрыгнул из чащи с оглушительным ревом, от которого Тристран покрылся мурашками. Это был лев, но до чего же мало он походил на беззубого, полуслепого и облезлого льва, однажды виденного Тристраном на ярмарке в соседнем селе! Нынешний зверь, втрое больше размером, сверкал гладкой шкурой цвета полуденного песка. По-кошачьи колотя себя хвостом по бокам, он зарычал на белого коня, обнажая зубы.
Конь выглядел перепуганным. Грива его намокла от пота и крови, глаза вылезали из орбит. Только сейчас Тристран заметил, что на лбу у него красуется длинный рог цвета слоновой кости. Единорог взвился на дыбы с яростным ржанием и острым неподкованным передним копытом ударил льва в грудь. Тот завыл, как ошпаренный кипятком гигантский кот, и отскочил в сторону. Держась на расстоянии, лев закружил вокруг настороженного единорога, не сводя золотых глаз с острого рога, неизменно развернутого в его сторону.
– Останови их! – прошептала звезда. – Они же убьют друг друга!
Лев снова зарычал. Начался его рык негромко, как отдаленный раскат грома, и постепенно вырос до страшного рева, сотрясавшего кроны деревьев, скалы и сами небеса. Потом лев прыгнул, единорог прянул ему навстречу, и по поляне покатился золото-серебряно-алый клубок. Лев вцепился-таки единорогу в спину, глубоко вонзая когти ему в бока и вгрызаясь зубами противнику в шею; единорог стонал и лягался из последних сил, перекатывался на спину в попытке сбросить огромную кошку. Его копыта и рог беспомощно разили воздух, не в силах дотянуться до мучителя.
– Пожалуйста! Ну сделай что-нибудь! – умоляла девушка, чуть не плача. – Ведь лев его убьет!
Тристран мог бы объяснить ей, что единственное, на что он мог рассчитывать, вмешавшись в схватку могучих зверей, – это быть проколотым рогом, и затоптанным, и разорванным на части, а то и проглоченным. Он мог бы пойти и дальше в своих объяснениях и изложить, что даже умудрись он чудом выжить – разнять дерущихся все равно бы не удалось. Ведь Тристран не располагал сейчас и ведром с водой – традиционным застенским средством против драки животных.
Все эти полезные мысли разом пронеслись у юноши в голове, в то время как ноги сами собой вынесли его на середину поляны, где он застыл в паре шагов от свившихся клубком противников. От льва исходил сильный и страшный звериный запах, и Тристран стоял достаточно близко, чтобы разглядеть умоляющие черные глаза единорога...
Вел за корону смертный бой со львом единорог, неожиданно вспомнился Тристрану старый детский стишок.

Гонял единорога лев вдоль городских дорог,
И раз побил,
И два побил,
Его помучив всласть,
И третий раз отколотил,
Свою упрочив власть...

Повторяя про себя слова стишка, юноша поднял с травы золотую корону, тяжелую и одновременно мягкую, как свинец. Сделал шаг к сцепившимся животным и обратился ко льву тоном, которым он обычно увещевал драчливых баранов и пугливых овец на отцовских полях:
– Ну, ну... Успокойся, тише... Вот твоя корона...