"Silentium": звучащая тишина Компакт-диск №170 Стилевая амплитуда большинства музыкальных альбомов невелика, а стихотворения поэтов Серебряного века, равно как и романсовые интонации, уже успели выйти из моды. "Silentium" ("Тишина") Марка Гройзбурга, безусловно, подтверждает эти правила, так как не имеет с ними ничего общего. Этот альбом - исключение. Текст: Константин Юстов Всю создающуюся музыку можно без особого труда разделить на две категории: коммерческая и некоммерческая. Причем к первой относятся не только принесшие прибыль, но также создающиеся с расчетом на таковую диски (ожидания, как известно, не всегда оправдываются). "Silentium" - продукт, далекий от коммерции во всех смыслах, что многое объясняет. И даже обращение к великим текстам перекликается с отсутствием необходимости равняться на потенциальных покупателей, у многих из которых поэзия Мандельштама не вызывает четких, глубоко личных ассоциаций. Кто-то скажет, что пора оставить поэзию прошлого в покое, кто-то - что эта музыка не для всех. Но после строк из "Тишины" любые слова представляются излишними: "Она еще не родилась, / Она и музыка и слово, / И потому всего живого / Ненарушаемая связь"... Где вы учились? М.Г.: Во Львовской консерватории, у замечательного педагога по фортепиано - Александра Лазаревича Эйдельмана, ученика самого Блуменфельда. Его старшим однокашником по Киевской консерватории был Горовиц. В свое время в круг общения Эйдельмана входили Г.Г. Нейгауз, Б.Л. Пастернак и многие другие знаковые фигуры. Александр Лазаревич участвовал в этапных культурных событиях 20-60-х годов XX века, а в 80-е переехал в Нью-Йорк, где преподавал в Джульярдской школе. Влияние его личности, глубокое, трепетное отношение к музыке и пианизму сформировало прочную основу для становления и развития моего профессионального и творческого самосознания. В студенческие годы, насколько мне известно, помимо классики, вы играли и джаз, и рок? М.Г.: Да, хотелось во всем поучаствовать - в различных стихийных составах. В училище у нас был организован камерный оркестр, в котором я исполнял партию чембало. С одокурсником-скрипачом - просто для души - играли моцартовские и бетховенские скрипичные сонаты (в т.ч. "Весеннюю"). Интересно было все! Семинары на историко-теоретическом факультете по эволюции музыкальных форм и т.д. Я даже сочинил струнный квартет, близкий по стилю Пуленку. К сожалению, ноты не сохранились. Собственно, по композиции преподавателя у меня не было, но были острый интерес к данному процессу и потребность отразить в музыке динамику своего мироощущения. Как пришли к театру? М.Г.: Начало связано с Театром на Юго-Западе и его основателем В.Р. Беляковичем, у которого фантастическое чутье на театральную музыку и место музыки в театре. Спектакль "Мольер" с музыкой Ж.-М. Жара просто потряс меня. Там я заведовал музчастью и параллельно концертмейстерствовал в ГИТИСе на кафедре режиссуры, где тогда учились Евдокия Германова, Дмитрий Певцов, Алексей Серебряков и др., то был настоящий "звездный инкубатор"! У Табакова курс сцендвижения вел Виктор Шендерович, Алла Сигалова преподавала танец; и, наконец, работали такие мастера, как Фоменко и Захаров, Эфрос и Гончаров! Все буквально бурлило. Для меня это было театральной лабораторией, возможностью эксперимента: многие сценические находки, пластика персонажей, ритм действия подсказывали органичные и точные музыкальные решения. И сейчас мне важно, чтобы за звучащим материалом угадывался некий осязаемый образ и при прослушивании того или иного эпизода возникал конкретный комплекс ощущений, который я для себя сформулировал. У вас есть саундтрек к "Острову Крым", но роман ведь экранизирован не был... М.Г.: По сути - это саундтрек к книге. Я ее буквально заглотил, после чего у меня сложилось собственное слышание атмосферы будущего фильма. В альбоме "Silentium" есть посвящение В.П. Аксенову - это пьеса "Свои!" (она входит в саундтрек). Когда мы встретились с Василием Павловичем, он снисходительно посмотрел на меня и сказал: "Ну, давайте, поиграйте". И я наиграл ему 12 номеров: тему Общей вины, тему Острова Крым, Нашествия, Предчувствия... Сначала он сидел отрешенно, потом вдруг насторожился, подался в сторону пианино и стал отщелкивать ритм пальцами. Вижу: нравится! Он начал просить: "А тему Татьяны?" Я: "А пожалуйста". Аксенов написал мне хорошие слова на экземпляре "Острова Крым", сказал, что запомнил мою музыку и если найдется финансирование, то... Ну а дальше, увы, его не стало. Когда вы решили, что альбом будет называться "Silentium"? М.Г.: Альбом начал складываться ближе к 2007 году - тогда все стало приобретать некую первичную форму. Было начало безобразной слякотной зимы: серая, беспросветная муть... И вдруг - подморозило, пошел ослепительный снег. В свое время я отложил стихотворение Ахмадулиной "Какое блаженство", а тут сразу сделал песню. Дальше начали работать какие-то взаимосвязи, и альбом стал сам себя достраивать. Стихотворение же "Silentium" своей библейской мудростью и космическим охватом для меня предстало некоей смысловой вершиной альбома. Я должен выразить самую глубокую признательность своим друзьям - семье Кочарян, чья всемерная поддержка и сердечное участие сделали возможным выход в свет данного альбома. Как происходил отбор стихотворений и не утяжеляет ли песни великая поэзия? М.Г.: Смотря что считать мерилом. Если т.н. формат, то... Текст должен говорить о том, что меня по-настоящему цепляет. В эту пластинку вошли многие стихотворения, существовавшие со мной долгое время. Проще всего было с "Мостом Мирабо": как-то я зашел в книжный, увидел там сборник французской поэзии в различных переводах. Случайно открыл перевод Натальи Стрижевской и понял, что это мое. Помню, как впервые заболел поэзией Георгия Иванова, когда услышал "Снега, снега". Порой с опаской открывал книгу, пытался что-то наигрывать, в ужасе понимал, что все не то и отшвыривал ее. И так несколько лет. Или взять "Silentium". Этот текст - сам по себе уже музыка... В альбоме слышатся аллюзии на музыку Баха, Шостаковича, Шнитке, Равеля, Рахманинова. Это не случайность? М.Г.: Конечно, во вступлении к "Почему, скажи, сестрица" мне хотелось, чтобы угадывался контекст "Страстей по Матфею" Баха. Тем не менее с этим вполне органично уживаются романсовые интонации запева, вносящие ощущение незащищенности бытия. В данном случае имеется жесткая смысловая конструкция, строго обусловленная содержанием: это не только образная сфера, стоящая за текстами, но и разнообразные читаемые параллели, возникающие на стилевых и жанровых стыках, а также интонационно-тематические арки. Другими словами, есть некая история, рассказанная соответствующими средствами. Вы намеренно не используете электронику? М.Г.: Да, хотелось чистого акустического звука. В единичных случаях приходилось использовать электронное звучание. Но акустика преобладает, и это меня радует. Имела ли место импровизация? М.Г.: В известной степени. Так, в "Прообразе" это медитативная гитарная каденция. А еще там Андрей Байрамов играл на боуране, фамилия вдруг заиграла (смеется). В коде последнего трека альбома - импровизация альт-саксофона. На какую аудиторию рассчитываете? Ведь вложенный в композиции смысл многими не будет прочтен. М.Г.: А много ли людей вообще интересуется поэзией, любит ее, слушает что-либо, помимо "формата"? Как сказал режиссер Ханеке о кино - это трамплин, точно спроектированный и крепко построенный. Но прыгать предстоит зрителю. Я уверен, что существует весьма представительный сегмент заинтересованной публики, чьи культурные приоритеты и внутренняя устремленность позволят не только адекватно прочесть указанные смыслы, но и воспринять их на эмоциональном уровне. Так что это не послание в пустоту. Все ли вас устраивает в трактовках вокалистов? М.Г.: Сложный вопрос. Не могу сказать, что я полностью удовлетворен результатом. Тем не менее мне кажется, что значительная часть моих пожеланий была выполнена. Карина Габриэлян - очень гибкий музыкант с пластичным голосом, способная петь в диаметрально противоположных стилях с полной отдачей. Петр Маркин - солист оперы, сильный бас, его пришлось "обратить в веру" другой стилистики, чтобы он смог спеть романс проникновенно, но не в оперном ключе. В его исполнении чувствуются драматические флюиды. Что же касается Вадима Бенуа - он звукорежиссер, вокалист; мне нравится его нетривиальная интонация, нерв, чувство слова. Контролировали ли вы процесс создания аранжировок? М.Г.: Разумеется. Скажу сразу: с Максимом Гуткиным мне повезло. Он компетентен и основателен во всех ипостасях: и в дирижировании, и в аранжировке. Он въедлив, дотошен и беспощаден в борьбе за качество; он лют ко всяческим авторским неточностям. Порой у нас бывало забористо-конфликтно. Я не держался за каждую деталь, но по принципиальным вопросам была "сеча при Керженце". И все же взаимопонимание брало верх. Я благодарен Максиму за вклад в точное и яркое звучание оркестра, за юмор, драйв и изящные стилевые находки, привнесенные им. www.stereo.ru |